Линия судьбы

... Не хочется думать, что когда-нибудь будет еще одна война.

К. Симонов. “Дни и ночи”.

-Кровавый кошмар войны не уходит из памяти людей, наверное, до конца их жизни. Помнил войну мой дед – артиллерист. Помню войну и я. Сколько же пришлось увидеть, прочувствовать и пережить в те январские дни 1995-го на сметенных дьявольской силой улицах Грозного... Видел длинную вереницу грузовиков с телами павших федералов – солдат и офицеров. Душевных сил хватило лишь осмотреть два из них – нет ли наших, уральцев. Трое суток дрались в заваленном подвале дома, пока наши не отбросили “духов” и нас не откопали.

Потом, когда вернулся в мир и тишину, те чеченские месяцы приходили во снах и наяву. Иногда казалось: мертвые враги мстят мне. Лечился – после ранений, от не покидающего напряжения. Пытался заглушить все, что творилось в душе, “мужицким” способом. Преодолел, не стану врать, что было просто. Но что же все-таки зацепило и удержало в этой жизни, не дало опуститься на дно? Жена – Елена, дети – две дочки у меня, наверное, самый главный мой душевный стержень.  Мы познакомились в Одессе, она у меня одесситка. В 1990-м я окончил там артиллерийское училище.

Другой душевный камень-опора, наверное, семейные традиции. Дед, отец, я – все мы были  и есть русские артиллеристы. Отец относительно недавно, в 1989-м, вышел на пенсию полковником, с должности начальника артиллерии корпуса на Сахалине. Мне, не скрою, искренне хотелось дослужиться до больших звезд, добиться серьезных высот в службе, состояться как человек, познать счастье, быть хорошим мужем и отцом. Но когда сидишь за полуночным столом в “полукоматозном” состоянии от горячительного и плачешься о судьбинушке, не в силах преодолеть свои кошмары и вернуться к реальности, – ты теряешь самого себя, упускаешь время. Другие в это время идут вперед, добиваются успеха. И если честно, то Чечней и Таджикистаном в послужном списке сегодня мало кого удивишь.

Босния, Косово, Абхазия, Приднестровье... – сколько их, этих “горячих” точек! Через них прошли тысячи российских офицеров. Удачное или неудачное слово – конкуренция, но должностных высот сегодня добиваться куда трудней, чем десять лет назад. Армия-то сокращается. И на любую вакансию от майора и выше желающих хватает.

После Таджикистана поступил в Михайловскую артиллерийскую академию в Санкт-Петербурге. Врачи на комиссии посмотрели мою медицинскую книжку. А там чего только нет: и контузия, и ранения... “Нельзя вам по состоянию здоровья, подполковник Сергей Тутуев, учиться в академии очно. Вам даже физподготовкой нельзя заниматься в полном объеме”.

Пришлось доказывать: я в отличной форме, способен выдержать запредельные нагрузки.  Для начала написал рапорт, что послаблений в “физо” мне не требуется. А через год стал призером академии по рукопашному бою в тяжелом весе. Восемь лет занимался все-таки дзюдо, “рукопашкой”. Везде и во всем мне приходилось   доказывать свой профессионализм на деле. Военными строчками в биографии и наградами, особенно у нас, в артиллерии, не прикроешься. Результат – на полигоне, в бою – учебном ли, настоящем ли.

Подполковник Сергей Тутуев, начальник артиллерии береговых войск Черноморского флота, прибыл к новому месту службы в Севастополь перед Днем ВМФ России. Перед выпуском из академии его переаттестовали. Теперь на нем ладно сидит морская форма. К слову, кремовую рубашку он надевает уже второй раз – по выпуске из Одесского ВАКУ он был   распределен в морскую пехоту. Но вместо флота далее была Западная группа войск. За его плечами пятнадцать мест службы – от Германии до Урала, Чечня, Таджикистан, Питер и Севастополь. Европа и Средняя Азия — их география лежит в его памяти, отмечена в личном деле, осталась в сердце.

Как попадают на войну, Сергей помнит до мельчайших подробностей, как и не прошло столько лет. Урал. 1994 год. Сюда только что перебросили с Запада множество российских частей – полков, бригад, дивизий – от немецкоязычных “друзей”. В подразделениях огромный  некомплект людей, но техники в избытке. Офицеры и прапорщики с семьями жили в казармах. Скученность невероятная. За обустройством и суетой не забывали заниматься боевой подготовкой – “отстреливали” арторудия, учили солдат, совершенствовали опыт сами.

В декабре 1994-го старшего лейтенанта Тутуева вызвал начальник артиллерии округа. Разговор начался с ультиматума: или продолжаешь служить, но отправляешься в Чечню. Или пиши рапорт на увольнение в запас.

-Зачем вы, товарищ генерал-майор, так ставите вопрос? Я ведь ни от чего не отказываюсь...

Потом, через три месяца боев, горечи потерь, крови, ожесточения, госпиталя, Сергей зло напишет два рапорта. Одним – попросит отпуск, как положено, а вторым – уволить его в запас. После боев за Грозный и Гудермес его начальник скажет:

-Сергей, а ты знаешь – тебя ведь здесь... нет.

Округ откомандировал старлея Тутуева в составе оперативной группы артиллеристов, которая вернулась назад 27 декабря 1994 года. Он был нештатно приписан к подразделению мотострелков-уральцев. И в соответствующей книге фамилия старшего лейтенанта Сергея Тутуева была вписана карандашом в небольшом пробеле между начштаба отдельного батальона и замкомандира по воспитательной работе.

Документы не “подтвердили” его участия в бою за гостиницу “Кавказ”, где они снизу долбили “духов” рикошетом из подствольных гранатометов. А затем обрушили верхние этажи, похоронив себя, по сути, заживо в подвале, но угробив при этом несколько десятков “чехов”. И получалось, что не было хриплого голоса по рации —  “Всем офицерам присваиваются очередные воинские звания”.  Никто тогда не отправлял представлений на него, капитана, бой шел во вражеском окружении. И всего этого не было! По документам выходило, что он, Сергей Тутуев, сидел в месте постоянной дислокации, куда вернулся в конце декабря 1994 года и спокойно получал “однократное” денежное содержание. Как и “положено”.

Генерал-артиллерист лично затем приедет к Сергею, вручит награду, извинится. За те кровавые  месяцы капитан получит спустя полгода перерасчет. Но это будет потом. Сейчас же тот начальник скажет просто:

- Бои самые тяжелые позади. Ты у нас не числишься. Бери с собой бойцов – возвращайся домой.

Молодой капитан сел в “вертушку”, затем – в “борт”. Поезд, электричка... В Моздоке переоделись в новый, чеченский “камуфляж” с группой крови на нагрудном кармане. В Екатеринбурге на базаре какая-то сердобольная женщина угостила их квашеной капустой: денег у них хватило лишь на две бутылки водки – помянуть погибших, выпить за счастье жить – да на ржаной хлеб.

Женщина спросила: “Откуда вы, ребята? Мой сын там, в Чечне, а форму такую, как у вас, только там и выдают”. “Мы оттуда”, — ответили солдаты. Она засомневалась: в таком всем новом, чистом и красивом? “Чеченцы” рассмеялись – посмотрели бы вы на нас два дня назад, грязных да оборванных. Самое неприятное воспоминание — об отсутствии чистого, а то и вовсе, исподнего... Побегай да поползай в той слякоти да в грязи с недельку. Начвещ же свою “службу” правил туго. Однажды даже приволок с каких-то складов допотопные полевые кителя с яркими алюминиевыми пуговицами и галифе невероятных размеров, заправляющиеся в сапоги. Офицеры разобрались по-свойски: банально навтыкали  тыловику и отправили за нормальной удобной формой. Здесь уж точно – кто-то в атаку ходил, а кто-то «ура кричал», оттого как кому война, кому и мать родна.   В горниле боя каждая мелочь способна либо забрать, либо сохранить жизнь. И не сковывающий движения во всех этих бесчисленных перебежках, переползаниях, прыжках “камуфляж” – еще один аргумент в пользу жизни и победы.

Тогда, в 1995-м, они спокойно доехали на электричке до своей конечной станции. Вышли на вечерний вокзал. И вдруг, как по команде, замерли, не в силах понять, чего же все-таки  в окружающей природе недостает. Их оглушала тишина. Барабанные перепонки по инерции какое-то время еще вибрировали, готовые воспринимать недавние разрывы снарядов, бомб, крики раненых. Всего же этого уже не было. Вокруг шла до обыденности мирная жизнь, люди ездили в трамваях и троллейбусах, ссорились, любили, рождались, умирали естественной смертью в своих постелях. Словом, жили.

В конце декабря 1994-го до этой тишины еще следовало дожить...

Инструктаж перед первым входом федеральных войск в столицу самопровозглашенной Ичкерии напоминал радужную сказку о миролюбивых монахах. Офицеры с опытом Афгана говорили своим подчиненным: мы “просто” входим в Грозный, огня не открывать, увидишь чеченца с автоматом – остановиться поговорить, но требовать предъявить документ, дающий право на ношение оружия. Если откажется, – блокировать, разоружать, брать в плен, в самом крайнем случае, при сопротивлении – применять оружие.

В новогоднюю ночь с 31 декабря 1994-го на 1 января 1995 года документы на право ношения оружия федералам мог предъявить, наверное, только какой-нибудь сумасшедший чеченец.

...Танк шел по-боевому, с задраенными люками. Огонь экипаж не открывал. Оглушительной силы взрыв подбросил вверх на десятки метров башню “коробочки”. Загорелся еще один наш танк. Экипаж еще секунд семь выходил на связь, пока не сдетонировал боезапас. Отдельный батальон уральцев шел недалеко от колонны 131-й Майкопской бригады. Десантники дошли до железнодорожного вокзала, не открывая огонь, не понимая, кого надо здесь разоружать, пока над ними не захлопнулся огненный “мешок”.

Воины-майкопцы почти все легли в новогодний снег, тающий в пламени взрывов и в горячей человеческой крови. Бригада не проиграла бой. Она победила, выполнив задачу. Но за “миротворческие” маразмы узколобых политиков заплатила почти тысячью молодых жизней.

Деморализация солдата, идущего в бой, преступна. Сладкая сказка-греза о “гуманитарной” миссии российского солдата застила чье-то сознание подобно сильнодействующему наркотику. Известные теперь всем басни о “парашютном полке”, за два часа “берущем” весь Грозный, стоили жизни целым батальонам и полкам. Генералам потом разбираться в своей славе на пенсии, а из только уральского батальона тогда целыми и невредимыми остались всего сорок солдат и офицеров.

Отдельный мотострелковый батальон, где воевал Сергей, потерял в ту ночь роту старшего лейтенанта Кошелева. Гибельный черед роты капитана Челентая наступил на следующий день. Ротный исчез, его тело так и не нашли. Плен исключался, хотя пытались найти его и там. Нет, не нашли.

Через несколько лет суд признал его безвестно отсутствующим при обстоятельствах, исключающих нахождение в живых. Лейтенант Иванов, командир  первого взвода первой роты полгода всего как после выпуска из училища, попал с бойцами на открытое место под кинжальный перекрестный огонь. Он отбивался до последнего патрона, матом крыл все ближе подходящих боевиков, отбросив бесполезный автомат с пустым магазином, стрелял в них из пистолета. Позже, когда наступило краткое перемирие для спасения раненых и погребения тел павших, сами чеченцы с уважением сказали:

- Ваш лейтенант был настоящим воином...

Командир Уральского полка подполковник, а впоследствии ныне генерал-майор Георгий Бунин, поднял флаг перемирия и с двумя бойцами в сопровождении пошел к боевикам. Долг командира – заботиться о своих солдатах. И если не сберег в бою их жизни – война есть война, – то он обязан предать их тела достойно земле. Те слова, которые говорил “духам” комполка, пожалуй, останутся лишь в его памяти. Но перемирие было достигнуто.

Сергей, ему разрешили оставить  личное оружие, и два солдата ходили по нейтральному  теперь полю боя. Кого-то из российских солдат похоронили сами чеченцы, ведь собаки уже начинали рвать их тела. Но потом, когда с бранного поля начали увозить всех погибших, сознание отказывалось воспринимать, что вот эта огромная колонна грузовиков – колонна мертвых...

Протрезвление от “гуманистического” дурмана было тяжким и жестоким. Но для тех, кто уцелел в том, первом бою, освобождение от иллюзий затем спасло жизнь.

Солдатские судьбы... Вчерашний юноша, на полтора года призванный в армию, мало представлял всю тяжесть ратного труда. И первый бой бросал его на бритву-грань между жизнью и смертью. Кто выживал, уже раз и навсегда переставал быть прежним мальчишкой. Внутренние силы взрывались в страстном желании жизни. А для этого необходима была победа – в бою за отдельно вырытый окопчик, за разбитый взрывом дом, за улицу...

Трижды Сергей Тутуев сходился с “чехами” в ближнем бою. О каких-либо  “киношных” маваши-гери-дзёдан  или каких-то подобных штучках из теплых спортзалов приходилось забыть. Тело вертелось ужом на сковородке, пальцы нажимали на спусковой крючок. А затем, забросив беспатронный АК-74 за спину, он продолжал биться со штык - ножом в левой, пистолетом в правой руках. Что он делал, как стрелял и бил   помнит с трудом, главное - выжил и победил.

- Каждый солдат после первого   боя становился универсальным бойцом, похлеще любого рейнджера – если хотите. И ему не требовалось уже ничего больше объяснять, как воевать, — вспоминает подполковник.

Дважды его, капитана, из пекла боя вытаскивал, контуженного и раненого, телохранитель – сержант Александр Плашкин. Парень – серьезный, собранный, умелый и отважный воин. Потом он был награжден орденом Мужества, медалью Суворова. Но, похоже, именно “был”. После войны помыкался без работы и подался, как говорят, в криминальные структуры. Года через полтора попал на скамью подсудимых, получил восьмилетний срок и приговором суда лишен наград и звания. Судьба человеческая не выписывает идеалистического маршрута на карте под названием жизнь.

Все перемешивалось в огненном горниле тех дней. Но когда они прошли Грозный, уже под Гудермесом батальон дважды штурмовал высотки под городом. И взял их, не потеряв ни одного человека. Солдаты – рядовые, сержанты, прапорщики, офицеры – научились воевать по-настоящему.

-“Контрактёр” (солдат контрактной службы), не имеющий боевого опыта, как бы его ни готовили, не сравнится с солдатом после первого настоящего боя. Что есть – то есть. Но если профессионал получил крещение огнем, выжил и победил в бою, в войне и остался служить в армии, то это уже настоящая драгоценность. Жаль, что в Таджикистан к нам, в 201-ю дивизию, приезжало относительно немного контрактников с боевым опытом. Многих так и не сумели удержать.

Сергей не озлобился на всех чеченцев. За что? В боевых порядках “чехов” воевали наемники из столь многих земель, что и название-то “чехи”, “духи” было явно несозвучно с “чеченцами”. В чеченских боях он сталкивался с тактикой, ничем не отличающейся от той, которая преподавалась в наших военных училищах и академиях. И не было чувства, что в том же Грозном есть лишь две противоборствующие стороны – русские и чеченцы. Иначе откуда появлялись приказы вроде: остановить наступление, когда до победы оставалось “дожать” совсем немного?

...Уральцы брали здание грозненского банка. Взрывами некоторые суперзащищенные сейфы разворотило. В одном из них обнаружились толстенные пачки акций вполне российского и очень известного банка. И дивиденды от них, надо полагать, использовались отнюдь не для закупки по благотворительным программам инвалидных колясок.

До батальонного уровня “чехи” были подготовлены очень неплохо, в разведывательно-диверсионной деятельности могли дать фору спецназу любой армии мира. Но подняться выше по уровню им не хватило академических знаний, тяжелого вооружения, сил и средств. В этом российские войска их превосходили.

Умением маскироваться духи владели просто виртуозно. Цели – орудия советского производства, их артдивизион, наша разведка не могла засечь очень долго. Пока противник не начал использовать полные заряды. Тогда над батареей появилась дымка. По ней батарею и обнаружили, а затем  и накрыли неприятельских канониров. В своей боевой практике Сергей Тутуев трижды сжигал дудаевские танки, опять-таки не за кордоном изготовленные. И каждый раз он поражался боевому мастерству их экипажей.

Жестокость чеченцев по отношению к солдатам России общеизвестна. Но, если так выразиться, она не была всеобщей. Да и сами федералы в кошмаре тех боев с врагом не церемонились...

Войны с чеченским народом не существует в природе. Мрачные силы, ввергающие Россию в хаос, лишь избрали землю этого народа ареной битвы за власть и деньги...

Первая неделя боев за Грозный “не располагала” к мыслям вроде утреннего туалета, гигиены. Не до того...  Утром на Рождество они отогнали от себя последние минуты тревожного короткого сна. Друг, словно очнувшись от забытья, даже закричал:

- Серега, да ты постарел лет на десять!

В двадцать четыре никому не хочется выглядеть на тридцать четыре. Впрочем, и в пятьдесят никто не желает смотреться шестидесятилетним. Щетина на щеках и подбородке Сергея отросла настолько, что могла уже называться бородой. Первая мысль – надо побриться. Чем? Лезвие “Жиллетт” есть. А где взять воду, она в обрез, лишь во фляжках. Водка? Уж этого дефицита не существовало. Даже доктор требовал мыть руки раствором пищевого спирта. Грязь, инфекция, приходится постоянно  носить раненых, перемещать трупы.В начале бритья Сергей не понял, куда так быстро девается “вода”. Оказалось, водка попросту испарялась. Но он глянул в осколок зеркала, его лицо было вновь молодым. И освежать его одеколоном после бритья уже не требовалось. Человек рожден для жизни и умирает, лишь, когда насыщается ее жаждой, не в силах бороться дальше. Ибо так устроено, что жизнь – это борьба.

Но Сергей и тысячи окружающих его людей в российских “камуфляжах” пережили шок и кровь. Они начали битву – прежде всего за самих себя, цепляясь в “мелочах”, вроде внешнего вида, за собственное “я”. Жажда жизни вылилась маленьким ручейком вот в это самое утреннее бритье молодого капитана в новом году

-.Что хорошего было в те недели и месяцы? Кровь, смерть, мерзость – война есть война. Друзья – вот что навек, вот ценность, которую я приобрел, — размышляет Сергей Тутуев. – Но все это из одной “категории” под названием человек. И как высшая ценность – его жизнь.

Ромка Шадрин, он для Тутуева всегда будет Ромкой, комбат знаменитого разведывательного батальона генерала Рохлина, на той площади именно оттолкнул друга Сергея – в сторону, и пуля лишь слегка его царапнула. В окружении они были вместе, когда всех офицеров повысили в звании. Роман стал тогда подполковником. Старший лейтенант (ныне подполковник) Дмитрий Федорченко. Замполит. Он до сих пор для Сергея – образец офицера-воспитателя. Воевал, как следует. В начале боев к его слову, как к живительному источнику духовной силы, тянулись и солдаты, и офицеры. Он знал, что сказать солдату, потерявшему друга, как нацелить его на бой и победу. Один лишь поступок замполита сравним, можно сказать, с подвигом, которому трудно найти второй пример. Федорченко с двумя солдатами своими руками перегрузил из машины в “вертушку”, затем в ящики “груз-200”, в самолет и доставил на Урал тела погибших воинов батальона. Олег Голубенко, Александр Агафонов... Сколько у него друзей?  Неважно, ведь их никогда не бывает в избытке.

Впрочем, тогда, весной 1995-го, Сергей не мог и предположить, что в 1997-м  получит назначение командиром отдельного артиллерийского дивизиона в Тджикистан. Вместе с ним к новому месту службы мужа приехала и жена Елена. Семья - то стопроцентно военная. Монотонность гарнизонной жизни в Таджикистане была точно такой же, как и везде. После Чечни все в этой горной стране казалось непривычно спокойным. Караулы, построения, разводы на занятия. Боевая подготовка, без обиняков, здесь была на первом месте. Одна батарея дивизиона постоянно находилась на позициях в боевом дежурстве. В зоне ответственности его артиллеристов была вся Вахшская долина.

Первым делом Сергей наведался к артиллеристам пограничников. Из Чечни вынес правило: о добром соседстве и взаимодействии надо думать самому. Там встретил начарта подполковника Олега Голубкова, старого знакомого. Сказать, что все благополучно в этих краях, мягко говоря, грешить против истины. В Таджикистане лишь недавно воцарился хрупкий гражданский мир. Тысячи и тысячи оппозиционеров с оружием ушли в Афган, многие воевали на стороне Северного альянса против талибов. В 98-м он видел, как прижатые к реке Пянж “северяне” переправлялись на таджикскую сторону. Тысячи и тысячи измотанных в боях воинов складывали оружие в ящики у переправы. Вокруг стояли  подразделения правительственных войск и 201-й дивизии, танки, “бэтээры”, артиллерия. Альянс пользуется, несомненно, поддержкой России. Но в отрядах генералов Дустума, Масуда воевали  таджики-оппозиционеры. И как быть, если они, покинув Афганистан под натиском  превосходящих сил, вдруг пытаются вернуть себе прежние источники доходов? Именно так – деньги и  здесь подпитывали огонь братоубийственной войны. Сергей когда рассказывал мне об этом,  даже улыбнулся. Вспомнил январь 95-го, Грозный. В костерках и самодельных печурках хорошо горели, давая жар, тугие пачки старых, советских еще рублевых и трехрублевых купюр.

Противодействие политической оппозиции в Таджикистане и сил президента Иммомали Рахмонова – отнюдь не борьба между добром и злом. Гражданская война среди таджиков больше напоминала межклановые разборки  за сферы влияния. В 1991–1992 годах каждый источник доходов, будь то хлопковое поле или металлургический комбинат, контролировал  какой-нибудь вооруженный отряд. Причем эти полубанды почему-то получали наименования батальонов, полков и бригад. В переделе победил кулябский клан, или “рахмоновцы”. Непримиримая оппозиция, та, которая опасалась расправы, ушла на юг. Многие же, кто остался, примкнули к победителям. И вот сейчас воины альянса, среди них немало оппозиционеров, переправлялись через Пянж, легендарную реку, за которой была земля,  со времен Александра Македонского не покоряющаяся захватчикам. Таджики смотрели друг на друга с недоверием. Безоружные “северяне” сели в 50–60 автомобилей, проехали под охраной около ста километров. И, вновь вооружившись, вернулись на афганскую территорию, подконтрольную генералу Ахмад Шаху Масуду.

За тысячи километров от “горячей” точки, в уютной квартире, за телевизором каждый считает себя стратегом. Внешне все выглядит весьма просто. Американцам следует “наказать” и ослабить талибов. России – поддержать “северян” поставками танков и артиллерии, автоматов и боеприпасов. “Хорошие” войска Северного альянса захватят Кабул, воцарятся во всем Афганистане. Только... Пуштуны слишком независимы, чтобы подчиниться. Название “талибы” вкупе с прочими политическими наименованиями не отражает сути происходящих за рекой Пянж явлений. Одна этническая группировка воюет с другой уже много лет.  “Окраска” в идеологическом плане весьма условна и даже не принципиальна. Гражданская война в этой самобытнейшей стране все равно продолжится. Но “северяне” обретут, несомненно, куда большую силу. И где гарантии, что экс-граждане Таджикистана не попытаются силой оружия вернуть себе утраченное на родине?

Позже в академии, в далеком Санкт-Петербурге, Сергей Тутуев попытался с точки зрения военной теории просчитать вариант с возможной атакой с юга на Таджикистан. Картина получилась довольно мрачной. Сил пограничников, 201-й дивизии, правительственных войск окажется явно недостаточно для сдерживания, если произойдет массовый поток – движение беженцев из Афганистана. Под прикрытием мирных людей вооруженные отряды окажутся прикрытыми живым щитом от ударов немногочисленной авиации и артиллерии. И где гарантии, что “рахмоновцы” будут “с охотой” воевать? Ведь речь идет о тех же таджиках. Кроме того, боеспособность таджикских частей весьма сомнительна. Им не хватает самого необходимого вооружения, людей, техники. С военным образованием и личной подготовкой офицеров дело обстояло еще хуже. Боевой опыт, это плюс, имели все командиры. Но “профильные” по соответствующей программе ввузы окончили единицы. Командир одной из элитных по местным меркам бригад в свое  время получил диплом Симферопольского высшего военно-политического строительного училища. Комментировать? Словом, пойми, где эта тончайшая грань, удерживающая хрупкое равновесие, некую видимость  полумира-полувойны в этом регионе. И если он рухнет вновь под ударами, на этот раз “Томагавков” и “Старфортрессов” с отнюдь не советскими звездами на крыльях, то в какие стороны распространится пламя, чем чревато это для России?

Старлеи и капитаны первой чеченской войны с болью поражения уходили с улиц разрушенного до основания Грозного. Тысячи жизней солдат, совсем еще  мальчишек, оказались выброшенными впустую ради сомнительной силы политических и экономических интересов.

Звездочки младших офицеров с непостижимой силой вырастают в майорские и полковничьи. В августе 99-го в Дагестане против банд  террористов воевали комбаты и комдивы с еще лейтенантской болью и горечью. И желание отплатить нелюдям вело в бой “первочеченских” командиров. Путь к победе лежит через поражения. Так было и есть. И не изменить порядок вещей, не изменить сознание российских людей в погонах, уже семь лет не понаслышке знающих о кровавой сути бандотерроризма. Тот самый западный обыватель  смаковал у голубых экранов заказные чеченские репортажи, с умной озабоченностью осуждая “зверства” федералов против чеченского народа. Гибель тысяч людей в благополучной Америке, может быть, заставит через страдания миллионов понять боль России. А истина, понятная нам, россиянам, – чеченцы, заложники двуногих убийц в алчной погоне за властью и прибылью, – может статься, и перельется через Альпы и Карпаты. Сложно дать исчерпывающую характеристику таким офицерам, как полковник Сергей Тутуев. Он профессионал, с традициями, с болью и горечью военной страды впитавший верность Долгу, Чести, Отечеству. В них и есть залог мира, последний его рубеж, когда политики не в силах сохранить мирное небо и неразрушимость семейных очагов.

 

Дни и ночи”.

-Кровавый кошмар войны не уходит из памяти людей, наверное, до конца их жизни. Помнил войну мой дед – артиллерист. Помню войну и я. Сколько же пришлось увидеть, прочувствовать и пережить в те январские дни 1995-го на сметенных дьявольской силой улицах Грозного... Видел длинную вереницу грузовиков с телами павших федералов – солдат и офицеров. Душевных сил хватило лишь осмотреть два из них – нет ли наших, уральцев. Трое суток дрались в заваленном подвале дома, пока наши не отбросили “духов” и нас не откопали.

Потом, когда вернулся в мир и тишину, те чеченские месяцы приходили во снах и наяву. Иногда казалось: мертвые враги мстят мне. Лечился – после ранений, от не покидающего напряжения. Пытался заглушить все, что творилось в душе, “мужицким” способом. Преодолел, не стану врать, что было просто. Но что же все-таки зацепило и удержало в этой жизни, не дало опуститься на дно? Жена – Елена, дети – две дочки у меня, наверное, самый главный мой душевный стержень.  Мы познакомились в Одессе, она у меня одесситка. В 1990-м я окончил там артиллерийское училище.

Другой душевный камень-опора, наверное, семейные традиции. Дед, отец, я – все мы были  и есть русские артиллеристы. Отец относительно недавно, в 1989-м, вышел на пенсию полковником, с должности начальника артиллерии корпуса на Сахалине. Мне, не скрою, искренне хотелось дослужиться до больших звезд, добиться серьезных высот в службе, состояться как человек, познать счастье, быть хорошим мужем и отцом. Но когда сидишь за полуночным столом в “полукоматозном” состоянии от горячительного и плачешься о судьбинушке, не в силах преодолеть свои кошмары и вернуться к реальности, – ты теряешь самого себя, упускаешь время. Другие в это время идут вперед, добиваются успеха. И если честно, то Чечней и Таджикистаном в послужном списке сегодня мало кого удивишь.

Босния, Косово, Абхазия, Приднестровье... – сколько их, этих “горячих” точек! Через них прошли тысячи российских офицеров. Удачное или неудачное слово – конкуренция, но должностных высот сегодня добиваться куда трудней, чем десять лет назад. Армия-то сокращается. И на любую вакансию от майора и выше желающих хватает.

После Таджикистана поступил в Михайловскую артиллерийскую академию в Санкт-Петербурге. Врачи на комиссии посмотрели мою медицинскую книжку. А там чего только нет: и контузия, и ранения... “Нельзя вам по состоянию здоровья, подполковник Сергей Тутуев, учиться в академии очно. Вам даже физподготовкой нельзя заниматься в полном объеме”.

Пришлось доказывать: я в отличной форме, способен выдержать запредельные нагрузки.  Для начала написал рапорт, что послаблений в “физо” мне не требуется. А через год стал призером академии по рукопашному бою в тяжелом весе. Восемь лет занимался все-таки дзюдо, “рукопашкой”. Везде и во всем мне приходилось   доказывать свой профессионализм на деле. Военными строчками в биографии и наградами, особенно у нас, в артиллерии, не прикроешься. Результат – на полигоне, в бою – учебном ли, настоящем ли.

Подполковник Сергей Тутуев, начальник артиллерии береговых войск Черноморского флота, прибыл к новому месту службы в Севастополь перед Днем ВМФ России. Перед выпуском из академии его переаттестовали. Теперь на нем ладно сидит морская форма. К слову, кремовую рубашку он надевает уже второй раз – по выпуске из Одесского ВАКУ он был   распределен в морскую пехоту. Но вместо флота далее была Западная группа войск. За его плечами пятнадцать мест службы – от Германии до Урала, Чечня, Таджикистан, Питер и Севастополь. Европа и Средняя Азия — их география лежит в его памяти, отмечена в личном деле, осталась в сердце.

Как попадают на войну, Сергей помнит до мельчайших подробностей, как и не прошло столько лет. Урал. 1994 год. Сюда только что перебросили с Запада множество российских частей – полков, бригад, дивизий – от немецкоязычных “друзей”. В подразделениях огромный  некомплект людей, но техники в избытке. Офицеры и прапорщики с семьями жили в казармах. Скученность невероятная. За обустройством и суетой не забывали заниматься боевой подготовкой – “отстреливали” арторудия, учили солдат, совершенствовали опыт сами.

В декабре 1994-го старшего лейтенанта Тутуева вызвал начальник артиллерии округа. Разговор начался с ультиматума: или продолжаешь служить, но отправляешься в Чечню. Или пиши рапорт на увольнение в запас.

-Зачем вы, товарищ генерал-майор, так ставите вопрос? Я ведь ни от чего не отказываюсь...

Потом, через три месяца боев, горечи потерь, крови, ожесточения, госпиталя, Сергей зло напишет два рапорта. Одним – попросит отпуск, как положено, а вторым – уволить его в запас. После боев за Грозный и Гудермес его начальник скажет:

-Сергей, а ты знаешь – тебя ведь здесь... нет.

Округ откомандировал старлея Тутуева в составе оперативной группы артиллеристов, которая вернулась назад 27 декабря 1994 года. Он был нештатно приписан к подразделению мотострелков-уральцев. И в соответствующей книге фамилия старшего лейтенанта Сергея Тутуева была вписана карандашом в небольшом пробеле между начштаба отдельного батальона и замкомандира по воспитательной работе.

Документы не “подтвердили” его участия в бою за гостиницу “Кавказ”, где они снизу долбили “духов” рикошетом из подствольных гранатометов. А затем обрушили верхние этажи, похоронив себя, по сути, заживо в подвале, но угробив при этом несколько десятков “чехов”. И получалось, что не было хриплого голоса по рации —  “Всем офицерам присваиваются очередные воинские звания”.  Никто тогда не отправлял представлений на него, капитана, бой шел во вражеском окружении. И всего этого не было! По документам выходило, что он, Сергей Тутуев, сидел в месте постоянной дислокации, куда вернулся в конце декабря 1994 года и спокойно получал “однократное” денежное содержание. Как и “положено”.

Генерал-артиллерист лично затем приедет к Сергею, вручит награду, извинится. За те кровавые  месяцы капитан получит спустя полгода перерасчет. Но это будет потом. Сейчас же тот начальник скажет просто:

- Бои самые тяжелые позади. Ты у нас не числишься. Бери с собой бойцов – возвращайся домой.

Молодой капитан сел в “вертушку”, затем – в “борт”. Поезд, электричка... В Моздоке переоделись в новый, чеченский “камуфляж” с группой крови на нагрудном кармане. В Екатеринбурге на базаре какая-то сердобольная женщина угостила их квашеной капустой: денег у них хватило лишь на две бутылки водки – помянуть погибших, выпить за счастье жить – да на ржаной хлеб.

Женщина спросила: “Откуда вы, ребята? Мой сын там, в Чечне, а форму такую, как у вас, только там и выдают”. “Мы оттуда”, — ответили солдаты. Она засомневалась: в таком всем новом, чистом и красивом? “Чеченцы” рассмеялись – посмотрели бы вы на нас два дня назад, грязных да оборванных. Самое неприятное воспоминание — об отсутствии чистого, а то и вовсе, исподнего... Побегай да поползай в той слякоти да в грязи с недельку. Начвещ же свою “службу” правил туго. Однажды даже приволок с каких-то складов допотопные полевые кителя с яркими алюминиевыми пуговицами и галифе невероятных размеров, заправляющиеся в сапоги. Офицеры разобрались по-свойски: банально навтыкали  тыловику и отправили за нормальной удобной формой. Здесь уж точно – кто-то в атаку ходил, а кто-то «ура кричал», оттого как кому война, кому и мать родна.   В горниле боя каждая мелочь способна либо забрать, либо сохранить жизнь. И не сковывающий движения во всех этих бесчисленных перебежках, переползаниях, прыжках “камуфляж” – еще один аргумент в пользу жизни и победы.

Тогда, в 1995-м, они спокойно доехали на электричке до своей конечной станции. Вышли на вечерний вокзал. И вдруг, как по команде, замерли, не в силах понять, чего же все-таки  в окружающей природе недостает. Их оглушала тишина. Барабанные перепонки по инерции какое-то время еще вибрировали, готовые воспринимать недавние разрывы снарядов, бомб, крики раненых. Всего же этого уже не было. Вокруг шла до обыденности мирная жизнь, люди ездили в трамваях и троллейбусах, ссорились, любили, рождались, умирали естественной смертью в своих постелях. Словом, жили.

В конце декабря 1994-го до этой тишины еще следовало дожить...

Инструктаж перед первым входом федеральных войск в столицу самопровозглашенной Ичкерии напоминал радужную сказку о миролюбивых монахах. Офицеры с опытом Афгана говорили своим подчиненным: мы “просто” входим в Грозный, огня не открывать, увидишь чеченца с автоматом – остановиться поговорить, но требовать предъявить документ, дающий право на ношение оружия. Если откажется, – блокировать, разоружать, брать в плен, в самом крайнем случае, при сопротивлении – применять оружие.

В новогоднюю ночь с 31 декабря 1994-го на 1 января 1995 года документы на право ношения оружия федералам мог предъявить, наверное, только какой-нибудь сумасшедший чеченец.

...Танк шел по-боевому, с задраенными люками. Огонь экипаж не открывал. Оглушительной силы взрыв подбросил вверх на десятки метров башню “коробочки”. Загорелся еще один наш танк. Экипаж еще секунд семь выходил на связь, пока не сдетонировал боезапас. Отдельный батальон уральцев шел недалеко от колонны 131-й Майкопской бригады. Десантники дошли до железнодорожного вокзала, не открывая огонь, не понимая, кого надо здесь разоружать, пока над ними не захлопнулся огненный “мешок”.

Воины-майкопцы почти все легли в новогодний снег, тающий в пламени взрывов и в горячей человеческой крови. Бригада не проиграла бой. Она победила, выполнив задачу. Но за “миротворческие” маразмы узколобых политиков заплатила почти тысячью молодых жизней.

Деморализация солдата, идущего в бой, преступна. Сладкая сказка-греза о “гуманитарной” миссии российского солдата застила чье-то сознание подобно сильнодействующему наркотику. Известные теперь всем басни о “парашютном полке”, за два часа “берущем” весь Грозный, стоили жизни целым батальонам и полкам. Генералам потом разбираться в своей славе на пенсии, а из только уральского батальона тогда целыми и невредимыми остались всего сорок солдат и офицеров.

Отдельный мотострелковый батальон, где воевал Сергей, потерял в ту ночь роту старшего лейтенанта Кошелева. Гибельный черед роты капитана Челентая наступил на следующий день. Ротный исчез, его тело так и не нашли. Плен исключался, хотя пытались найти его и там. Нет, не нашли.

Через несколько лет суд признал его безвестно отсутствующим при обстоятельствах, исключающих нахождение в живых. Лейтенант Иванов, командир  первого взвода первой роты полгода всего как после выпуска из училища, попал с бойцами на открытое место под кинжальный перекрестный огонь. Он отбивался до последнего патрона, матом крыл все ближе подходящих боевиков, отбросив бесполезный автомат с пустым магазином, стрелял в них из пистолета. Позже, когда наступило краткое перемирие для спасения раненых и погребения тел павших, сами чеченцы с уважением сказали:

- Ваш лейтенант был настоящим воином...

Командир Уральского полка подполковник, а впоследствии ныне генерал-майор Георгий Бунин, поднял флаг перемирия и с двумя бойцами в сопровождении пошел к боевикам. Долг командира – заботиться о своих солдатах. И если не сберег в бою их жизни – война есть война, – то он обязан предать их тела достойно земле. Те слова, которые говорил “духам” комполка, пожалуй, останутся лишь в его памяти. Но перемирие было достигнуто.

Сергей, ему разрешили оставить  личное оружие, и два солдата ходили по нейтральному  теперь полю боя. Кого-то из российских солдат похоронили сами чеченцы, ведь собаки уже начинали рвать их тела. Но потом, когда с бранного поля начали увозить всех погибших, сознание отказывалось воспринимать, что вот эта огромная колонна грузовиков – колонна мертвых...

Протрезвление от “гуманистического” дурмана было тяжким и жестоким. Но для тех, кто уцелел в том, первом бою, освобождение от иллюзий затем спасло жизнь.

Солдатские судьбы... Вчерашний юноша, на полтора года призванный в армию, мало представлял всю тяжесть ратного труда. И первый бой бросал его на бритву-грань между жизнью и смертью. Кто выживал, уже раз и навсегда переставал быть прежним мальчишкой. Внутренние силы взрывались в страстном желании жизни. А для этого необходима была победа – в бою за отдельно вырытый окопчик, за разбитый взрывом дом, за улицу...

Трижды Сергей Тутуев сходился с “чехами” в ближнем бою. О каких-либо  “киношных” маваши-гери-дзёдан  или каких-то подобных штучках из теплых спортзалов приходилось забыть. Тело вертелось ужом на сковородке, пальцы нажимали на спусковой крючок. А затем, забросив беспатронный АК-74 за спину, он продолжал биться со штык - ножом в левой, пистолетом в правой руках. Что он делал, как стрелял и бил   помнит с трудом, главное - выжил и победил.

- Каждый солдат после первого   боя становился универсальным бойцом, похлеще любого рейнджера – если хотите. И ему не требовалось уже ничего больше объяснять, как воевать, — вспоминает подполковник.

Дважды его, капитана, из пекла боя вытаскивал, контуженного и раненого, телохранитель – сержант Александр Плашкин. Парень – серьезный, собранный, умелый и отважный воин. Потом он был награжден орденом Мужества, медалью Суворова. Но, похоже, именно “был”. После войны помыкался без работы и подался, как говорят, в криминальные структуры. Года через полтора попал на скамью подсудимых, получил восьмилетний срок и приговором суда лишен наград и звания. Судьба человеческая не выписывает идеалистического маршрута на карте под названием жизнь.

Все перемешивалось в огненном горниле тех дней. Но когда они прошли Грозный, уже под Гудермесом батальон дважды штурмовал высотки под городом. И взял их, не потеряв ни одного человека. Солдаты – рядовые, сержанты, прапорщики, офицеры – научились воевать по-настоящему.

-“Контрактёр” (солдат контрактной службы), не имеющий боевого опыта, как бы его ни готовили, не сравнится с солдатом после первого настоящего боя. Что есть – то есть. Но если профессионал получил крещение огнем, выжил и победил в бою, в войне и остался служить в армии, то это уже настоящая драгоценность. Жаль, что в Таджикистан к нам, в 201-ю дивизию, приезжало относительно немного контрактников с боевым опытом. Многих так и не сумели удержать.

Сергей не озлобился на всех чеченцев. За что? В боевых порядках “чехов” воевали наемники из столь многих земель, что и название-то “чехи”, “духи” было явно несозвучно с “чеченцами”. В чеченских боях он сталкивался с тактикой, ничем не отличающейся от той, которая преподавалась в наших военных училищах и академиях. И не было чувства, что в том же Грозном есть лишь две противоборствующие стороны – русские и чеченцы. Иначе откуда появлялись приказы вроде: остановить наступление, когда до победы оставалось “дожать” совсем немного?

...Уральцы брали здание грозненского банка. Взрывами некоторые суперзащищенные сейфы разворотило. В одном из них обнаружились толстенные пачки акций вполне российского и очень известного банка. И дивиденды от них, надо полагать, использовались отнюдь не для закупки по благотворительным программам инвалидных колясок.

До батальонного уровня “чехи” были подготовлены очень неплохо, в разведывательно-диверсионной деятельности могли дать фору спецназу любой армии мира. Но подняться выше по уровню им не хватило академических знаний, тяжелого вооружения, сил и средств. В этом российские войска их превосходили.

Умением маскироваться духи владели просто виртуозно. Цели – орудия советского производства, их артдивизион, наша разведка не могла засечь очень долго. Пока противник не начал использовать полные заряды. Тогда над батареей появилась дымка. По ней батарею и обнаружили, а затем  и накрыли неприятельских канониров. В своей боевой практике Сергей Тутуев трижды сжигал дудаевские танки, опять-таки не за кордоном изготовленные. И каждый раз он поражался боевому мастерству их экипажей.

Жестокость чеченцев по отношению к солдатам России общеизвестна. Но, если так выразиться, она не была всеобщей. Да и сами федералы в кошмаре тех боев с врагом не церемонились...

Войны с чеченским народом не существует в природе. Мрачные силы, ввергающие Россию в хаос, лишь избрали землю этого народа ареной битвы за власть и деньги...

Первая неделя боев за Грозный “не располагала” к мыслям вроде утреннего туалета, гигиены. Не до того...  Утром на Рождество они отогнали от себя последние минуты тревожного короткого сна. Друг, словно очнувшись от забытья, даже закричал:

- Серега, да ты постарел лет на десять!

В двадцать четыре никому не хочется выглядеть на тридцать четыре. Впрочем, и в пятьдесят никто не желает смотреться шестидесятилетним. Щетина на щеках и подбородке Сергея отросла настолько, что могла уже называться бородой. Первая мысль – надо побриться. Чем? Лезвие “Жиллетт” есть. А где взять воду, она в обрез, лишь во фляжках. Водка? Уж этого дефицита не существовало. Даже доктор требовал мыть руки раствором пищевого спирта. Грязь, инфекция, приходится постоянно  носить раненых, перемещать трупы.В начале бритья Сергей не понял, куда так быстро девается “вода”. Оказалось, водка попросту испарялась. Но он глянул в осколок зеркала, его лицо было вновь молодым. И освежать его одеколоном после бритья уже не требовалось. Человек рожден для жизни и умирает, лишь, когда насыщается ее жаждой, не в силах бороться дальше. Ибо так устроено, что жизнь – это борьба.

Но Сергей и тысячи окружающих его людей в российских “камуфляжах” пережили шок и кровь. Они начали битву – прежде всего за самих себя, цепляясь в “мелочах”, вроде внешнего вида, за собственное “я”. Жажда жизни вылилась маленьким ручейком вот в это самое утреннее бритье молодого капитана в новом году

-.Что хорошего было в те недели и месяцы? Кровь, смерть, мерзость – война есть война. Друзья – вот что навек, вот ценность, которую я приобрел, — размышляет Сергей Тутуев. – Но все это из одной “категории” под названием человек. И как высшая ценность – его жизнь.

Ромка Шадрин, он для Тутуева всегда будет Ромкой, комбат знаменитого разведывательного батальона генерала Рохлина, на той площади именно оттолкнул друга Сергея – в сторону, и пуля лишь слегка его царапнула. В окружении они были вместе, когда всех офицеров повысили в звании. Роман стал тогда подполковником. Старший лейтенант (ныне подполковник) Дмитрий Федорченко. Замполит. Он до сих пор для Сергея – образец офицера-воспитателя. Воевал, как следует. В начале боев к его слову, как к живительному источнику духовной силы, тянулись и солдаты, и офицеры. Он знал, что сказать солдату, потерявшему друга, как нацелить его на бой и победу. Один лишь поступок замполита сравним, можно сказать, с подвигом, которому трудно найти второй пример. Федорченко с двумя солдатами своими руками перегрузил из машины в “вертушку”, затем в ящики “груз-200”, в самолет и доставил на Урал тела погибших воинов батальона. Олег Голубенко, Александр Агафонов... Сколько у него друзей?  Неважно, ведь их никогда не бывает в избытке.

Впрочем, тогда, весной 1995-го, Сергей не мог и предположить, что в 1997-м  получит назначение командиром отдельного артиллерийского дивизиона в Тджикистан. Вместе с ним к новому месту службы мужа приехала и жена Елена. Семья - то стопроцентно военная. Монотонность гарнизонной жизни в Таджикистане была точно такой же, как и везде. После Чечни все в этой горной стране казалось непривычно спокойным. Караулы, построения, разводы на занятия. Боевая подготовка, без обиняков, здесь была на первом месте. Одна батарея дивизиона постоянно находилась на позициях в боевом дежурстве. В зоне ответственности его артиллеристов была вся Вахшская долина.

Первым делом Сергей наведался к артиллеристам пограничников. Из Чечни вынес правило: о добром соседстве и взаимодействии надо думать самому. Там встретил начарта подполковника Олега Голубкова, старого знакомого. Сказать, что все благополучно в этих краях, мягко говоря, грешить против истины. В Таджикистане лишь недавно воцарился хрупкий гражданский мир. Тысячи и тысячи оппозиционеров с оружием ушли в Афган, многие воевали на стороне Северного альянса против талибов. В 98-м он видел, как прижатые к реке Пянж “северяне” переправлялись на таджикскую сторону. Тысячи и тысячи измотанных в боях воинов складывали оружие в ящики у переправы. Вокруг стояли  подразделения правительственных войск и 201-й дивизии, танки, “бэтээры”, артиллерия. Альянс пользуется, несомненно, поддержкой России. Но в отрядах генералов Дустума, Масуда воевали  таджики-оппозиционеры. И как быть, если они, покинув Афганистан под натиском  превосходящих сил, вдруг пытаются вернуть себе прежние источники доходов? Именно так – деньги и  здесь подпитывали огонь братоубийственной войны. Сергей когда рассказывал мне об этом,  даже улыбнулся. Вспомнил январь 95-го, Грозный. В костерках и самодельных печурках хорошо горели, давая жар, тугие пачки старых, советских еще рублевых и трехрублевых купюр.

Противодействие политической оппозиции в Таджикистане и сил президента Иммомали Рахмонова – отнюдь не борьба между добром и злом. Гражданская война среди таджиков больше напоминала межклановые разборки  за сферы влияния. В 1991–1992 годах каждый источник доходов, будь то хлопковое поле или металлургический комбинат, контролировал  какой-нибудь вооруженный отряд. Причем эти полубанды почему-то получали наименования батальонов, полков и бригад. В переделе победил кулябский клан, или “рахмоновцы”. Непримиримая оппозиция, та, которая опасалась расправы, ушла на юг. Многие же, кто остался, примкнули к победителям. И вот сейчас воины альянса, среди них немало оппозиционеров, переправлялись через Пянж, легендарную реку, за которой была земля,  со времен Александра Македонского не покоряющаяся захватчикам. Таджики смотрели друг на друга с недоверием. Безоружные “северяне” сели в 50–60 автомобилей, проехали под охраной около ста километров. И, вновь вооружившись, вернулись на афганскую территорию, подконтрольную генералу Ахмад Шаху Масуду.

За тысячи километров от “горячей” точки, в уютной квартире, за телевизором каждый считает себя стратегом. Внешне все выглядит весьма просто. Американцам следует “наказать” и ослабить талибов. России – поддержать “северян” поставками танков и артиллерии, автоматов и боеприпасов. “Хорошие” войска Северного альянса захватят Кабул, воцарятся во всем Афганистане. Только... Пуштуны слишком независимы, чтобы подчиниться. Название “талибы” вкупе с прочими политическими наименованиями не отражает сути происходящих за рекой Пянж явлений. Одна этническая группировка воюет с другой уже много лет.  “Окраска” в идеологическом плане весьма условна и даже не принципиальна. Гражданская война в этой самобытнейшей стране все равно продолжится. Но “северяне” обретут, несомненно, куда большую силу. И где гарантии, что экс-граждане Таджикистана не попытаются силой оружия вернуть себе утраченное на родине?

Позже в академии, в далеком Санкт-Петербурге, Сергей Тутуев попытался с точки зрения военной теории просчитать вариант с возможной атакой с юга на Таджикистан. Картина получилась довольно мрачной. Сил пограничников, 201-й дивизии, правительственных войск окажется явно недостаточно для сдерживания, если произойдет массовый поток – движение беженцев из Афганистана. Под прикрытием мирных людей вооруженные отряды окажутся прикрытыми живым щитом от ударов немногочисленной авиации и артиллерии. И где гарантии, что “рахмоновцы” будут “с охотой” воевать? Ведь речь идет о тех же таджиках. Кроме того, боеспособность таджикских частей весьма сомнительна. Им не хватает самого необходимого вооружения, людей, техники. С военным образованием и личной подготовкой офицеров дело обстояло еще хуже. Боевой опыт, это плюс, имели все командиры. Но “профильные” по соответствующей программе ввузы окончили единицы. Командир одной из элитных по местным меркам бригад в свое  время получил диплом Симферопольского высшего военно-политического строительного училища. Комментировать? Словом, пойми, где эта тончайшая грань, удерживающая хрупкое равновесие, некую видимость  полумира-полувойны в этом регионе. И если он рухнет вновь под ударами, на этот раз “Томагавков” и “Старфортрессов” с отнюдь не советскими звездами на крыльях, то в какие стороны распространится пламя, чем чревато это для России?

Старлеи и капитаны первой чеченской войны с болью поражения уходили с улиц разрушенного до основания Грозного. Тысячи жизней солдат, совсем еще  мальчишек, оказались выброшенными впустую ради сомнительной силы политических и экономических интересов.

Звездочки младших офицеров с непостижимой силой вырастают в майорские и полковничьи. В августе 99-го в Дагестане против банд  террористов воевали комбаты и комдивы с еще лейтенантской болью и горечью. И желание отплатить нелюдям вело в бой “первочеченских” командиров. Путь к победе лежит через поражения. Так было и есть. И не изменить порядок вещей, не изменить сознание российских людей в погонах, уже семь лет не понаслышке знающих о кровавой сути бандотерроризма. Тот самый западный обыватель  смаковал у голубых экранов заказные чеченские репортажи, с умной озабоченностью осуждая “зверства” федералов против чеченского народа. Гибель тысяч людей в благополучной Америке, может быть, заставит через страдания миллионов понять боль России. А истина, понятная нам, россиянам, – чеченцы, заложники двуногих убийц в алчной погоне за властью и прибылью, – может статься, и перельется через Альпы и Карпаты. Сложно дать исчерпывающую характеристику таким офицерам, как полковник Сергей Тутуев. Он профессионал, с традициями, с болью и горечью военной страды впитавший верность Долгу, Чести, Отечеству. В них и есть залог мира, последний его рубеж, когда политики не в силах сохранить мирное небо и неразрушимость семейных очагов.

Морской десант на Грозный

 В Грозном, в январе 1995-го…

-Друг, прости, не заметил, -  произнес Дед, старший прапорщик морской пехоты Григорий Замышляк. Он, молодой еще мужик 39 лет от роду, среди безусых юнцов-«черных беретов», действительно, со своей бородой выглядел почти стариком.

Здесь, на подходе к назначенной позиции в правом крыле здания совета министров некогда единой, автономной и советской Чечено-Ингушской республики он и предположить не мог: изорванная донельзя неопределенного цвета тряпка, присыпанная невероятной смесью битого кирпича, стекла, камней и асфальта, окажется телом павшего пехотинец.

Поодаль стояли и осторожно, в рукав,  курили  несколько человек из тех, к кому шли на помощь «белые медведи».

-Не извиняйся, морпех. Знаешь, сколько наших ребят здесь полегло? Жизни не хватит,  перед всеми извиниться, - произнес один из них с болью в охрипшем голосе.

Да, не хватит короткой солдатской жизни у всех попросить прощения. Здесь, в Грозном, к середине января  1995 года полегли сотни и сотни ребят со всей России.

Коломна, лето 2001-го. Очередные курсы для крылатой и морской пехоты по изучению новой техники уже завершились. Герой России старший прапорщик Григорий Замышляк на сборах сдружился с одним из прикомандированных на сборы майоров-десантников. Время пришло расставаться. В казарме, чтобы скоротать время до вечернего поезда, включили телевизор. Показывали по НТВ передачу о первой чеченской войне. Майор вдруг нервно закурил и произнес:

-Гриша, а ты ведь меня так и не узнал. Помнишь, в январе 1995-го ты возле Совмина наступил на убитого и стал извиняться? Так я  был рядом…

Потом майор начал сбивчиво, между резкими затяжками, подкуривая одну за другой сигарету, говорить, как едва не плакали при виде морской пехоты. Ведь вся рота морской пехоты была полностью укомплектована, все 125 человек шли, как положено, со штатным оружием.

- А нам, - продолжал десантник, - не дали времени даже укомплектоваться. Да еще перед боем приказали … оставить в лагере все гранатометы, все тяжелое стрелковое вооружение. Воюй, крылатая гвардия. С одним автоматиком, против снайперов, крупнокалиберных пулеметов, гранатометов и танков.

Десантник говорил, как три дудаевских танка особо не прячась, расстреливали в упор их позиции. Достать ведь их нечем. А вражеские танкисты были с боевым опытом, смекнули быстро о своей безнаказанности. И выстреливали весь боевой комплект, почти не целясь, по верхним этажам зданий. Потом уже обломки битого кирпича, подобно картечи, выкашивали целые отделения и взвода. Как остался жив, даже не верится, мой, друг, Григорий. Матерно лишь тогда они вспоминали про пресловутый парашютный полк, который должен был, по словам одного «стратега», за два часа взять Грозный.

-Куда мы шли, с легким вооружением, не проведя разведки, не имея представления какой враг, какая у него создана оборона, на парад? Ведь перед атакой все тот же «воевода» приказал всем даже  не досылать патрон в патронник. – Вопросы майора так и зависли в воздухе…

Когда заканчивается бой, любой солдат задается вопросом, как происходили события накануне, все ли было сделано правильно, где ошибка или откровенная глупость,  а где  и предательство.

В том, что задолго до начала декабрьских событий 1994 года в Чечне тогдашнее высшее руководство страны предполагало применение военной силы против сепаратистов, не вызывает сегодня сомнений у всех участников тех событий. Солдат ведь всегда судит по своим, особым приметам. Вроде той, фронтовой – мол, если, маршал Жуков приехал на передовую, то жди наступления.  Примерно за два месяца до ввода войск в ту же 61-ю  отдельную бригаду морской пехоты Северного флота приезжали опытнейшие офицеры береговых войск из Москвы и Североморска. Причем, здесь речи не было о проведении каких-либо проверок. Разговор шел со всеми категориями личного состава на тему: какой техникой надо пополнить батальоны для действий, так скажем, в горных условиях. Морпехи тогда предложили, вместо бронетранспортеров использовать бронированный тягач МТЛ/Б.  Понятно подразделение теряло в способности преодолевать водные препятствия и  в огневой мощи. Но где в горах найти, то самое водное препятствие?

Тягачи вскоре получили. Родной батальон Григория Замышляка  даже разместили в режиме походной колонны. Потом в роты начал прибывать личный состав на доукомплектование. Приходило немало моряков с кораблей. Последнее такое пополнение пришло 5 января. В декабре даже провели непрофильное для морского десанта учение – действия в обороне. Когда  новостные передачи всех телеканалов запестрели сообщениями о вводе российских войск на территорию Чечни, в Спутнике, понятно, насторожились. Впрочем, дальнейшее развитие событий даже  тогда никто не мог предположить.

Рождество в тот год еще только-только входил в ранг красного дня календаря. 7 января 1995 года был как обычный выходной день. Пока, не понимающие ничего жены морских пехотинцев – мужья, понятно, в гаражах, да на рыбалке, - не услышали по телевизору новость: «Батальон морской пехоты Северного флота отправился в Грозный».

Телевидение тогда опередило официальный приказ командования – так, к слову, об обязательном для всех режиме секретности.

После обеда на квартиры офицеров и прапорщиков прибыли посыльные с требованием прибыть в подразделения. Слово «война» буквально витало в воздухе над небольшим северным гарнизоном. В казармах уже все было в движении. Командир бригады подполковник Борис Сокушев был на удивление спокоен. В ленкомнате, куда по одному приглашались офицеры и прапорщики, разговор был предельно прост  -  батальон идет в Грозный, обстановка там тяжелейшая, в бой пойдут только добровольцы. Два взводных из роты Замышляка отказались. У одного лейтенанта  вот-вот должна была родить жена. Чуть позже, как только он с цветами встретит любимую с первенцем из роддома, взводный во второй партии отправится к боевым товарищам и сполна выпьет свою военную чашу.  Второй, вскоре уволится, поняв – не его эта профессия, родину защищать. Ротный старший лейтенант Виктор Шуляк понял, в бой идти неполным офицерским составом. Из четырех взводных двое остаются в Спутнике, замены им сейчас и не найти.

Григорию Замышляку в ленкомнате еще раз напомнили, мол, подумай еще раз, Дед, у тебя ведь трое детей. Как будто есть в таких ситуациях возможность выбора перед лицом собственной совести. Среди прапорщиков он самый опытный, с подготовкой  дай Бог каждому. На кого зеленых пацанов оставлять? И разве честно  командирам бросать своих солдат накануне боя.

Наступил тяжелый момент истины. Каждый военный профессионал тем рождественским вечером понимал – батальон еще не готов воевать. Корабельное пополнение и молодые морские пехотинцы еще не стали настоящим боевым подразделением первого броска. Еще бы им месяц на подготовку. Но время уже давало свой обратный отчет. В горячий от крови снег Грозного уже легла 131-я бригада, там уже оставались от батальонов взвода.  Велика по численности российская армия, много в ней военнослужащих, аж два миллиона с лишком. Только воевать некому, кроме 18-19-летних юнцов.

Умом каждый командир в морской пехоте понимал, вести мало пригодных для боя ребят предстоит почти на верную смерть. Но сердце говорило – если не мы, то кто? Последние сомнения в командирских сердцах развеяли сами мальчишки, только ведь недавно одевшие камуфляж. Боевой их порыв  был поразителен: там, в Грозном гибнут такие же, как и мы, надо спешить на выручку. А бросать своих солдат перед боем или в бою для русского командира во все века было позором и смертным грехом.

…Через две недели из 125 человек полнокровной роты Андреевский флаг над чеченским Совмином увидят всего 40.

Тяжелая техника была оставлена   в расположении. На транспортных самолетах с аэродромов в Корзуново и Оленегорске   морской десант пошел на  Моздок. Здесь, на буквально кишащем от  людей летном поле, 8 января северяне встретились с балтийцами. Еще подполковник Евгений Кочешков, ныне, к сожалению, покойный, тогда тепло, с шуткой, поприветствовал своего давнего знакомого  - Григория Замышляка. Они еще не ведали, какая судьба им уготована. Оба через небольшой промежуток времени будут удостоены высокого звания Героя России. Кочешков дослужится до генерал-майоров, но жизнь его оборвется в самом расцвете сил.

Туман закрыл перевалы. «Вертушки» не смогли перебросить всех морских пехотинцев в Ханкалу по воздуху. Вторая рота погрузилась на грузовики и колонной пошла на Грозный. Отчего-то один из оставшихся взводных остался в Моздоке. Дескать, в родном Владикавказе  у него заболела мама и надо срочно туда ехать. Второй взводный ушел на «бэтээре» на перевал в боевом охранении. Уже на чеченской территории, недалеко от селения Толстой-Юрт  дорогу  колонне ненадолго преградила толпа местных  жителей.

Возле Ханкалы с позиций самоходки поминутно долбили по Грозному. Город был весь в огненном зареве. Едва «белые медведи» выгрузились, подошла БМП,  вся в осколочных выщерблинах. Из нее показался чумазый от соляры и пороховой гари старлей.

-Кто вы? – Спросил  он.

Поняв, перед ним морские пехотинцы, старший лейтенант попросил закурить. На встречные вопросы – как здесь обстоят дела, ответил:

- В Грозном находится тьма войск. Народу положили много. Единого командования у наших войск нет. Десантура воюет сама за себя, пехота и ОМОН – сами по себе. Вы приехали, и вы будете воевать сами по себе.

Наутро  рота капитана Александра Шишлянникова ушла на блокпосты в район улицы Первомайской. Там же и произошел тот инцидент, из-за которого ротного отстранят от должности и отправят по самой русской традиции на передовую, в центр Грозного.

Напротив блокпостов высилось многоэтажное здание. Сверху – сидел «духи», В подвале же  находились внешне мирные жители.  Командование отдало приказ «черным беретам» не стрелять в том направлении. После очередного обстрела со стороны «мирного» подвала морские пехотинцы прочесали тот район. Прямо возле входа в убежище лежал автомат с еще горячим стволом.  Понятно, приказ ротного был один – открыть огонь из всех стволов по противнику. За что потом Александр и поплатился.

Первыми в бой пошли ребята из парашютно-десантного подразделения. Вскоре наступил черед и третьей роты.

Вторая рота уже несколько дней пробыло в резерве. Бойцы-призывники даже решились при случае спросить у командира бригады, мол, нам, сколько еще в тылу прохлаждаться.

-Войны всем хватит, - сказал, как отрезал, подполковник  Сокушев.

Приказ второй роте занять позиции в правом крыле здания Совмина пришел наутро. Перед выходом морских пехотинцев подвели к огромным штабелям из сложенных ящиков с сухим пайком и боеприпасами. Еще не нюхавшие пороха пацаны первым делом начали набивать «эрдэ» (рюкзак десантника) провиантом.

-Стоп, всем положить все на место, - коротко приказал старший прапорщик Замышляк,  - Сержанты – ко мне. Объясняю все предельно просто. Идем в бой. Один сухпай если не жировать, делится на три дня. Патроны на трое суток не растянете. Взять всем по одному сухому пайку. Боеприпасов набрать под завязку и даже сверху.

Дед, пользовался в роте непререкаемым авторитетом.

Спору нет, ребята в роте были все как на подбор –  с чистой душой и горячим сердцем. Только как им не хватало положенной для частей «первого броска» боевой подготовки. Когда начали выдвигаться в центр Грозного, по завалам, перепрыгивая через нагромождения разрушенных зданий, физической выносливости многим не хватало тянуть на себе штатные килограммы боевой нагрузки. Минометчики побросали дополнительные заряды для мин, отчего минометы превратились в почти бесполезную груду металла с дальностью стрельбы не более 200 метров. По дороге Григорий, он замыкал походный порядок, увидел кем-то оставленные незаменимые в бою мощные огнеметы, два «Шмеля». Пришлось брать на себя еще 32 кило весу.

Вскоре подошли к позициям волгоградского мотострелкового батальона, им командовал начальник штаба капитан Морковец. От волгоградцев к тому времени оставалось в строю 26 солдат и офицеров.

Странно, даже в том кровавом кошмаре мотострелки сохранили  человеческие качества, вначале даже попытались поберечь еще не привычные к кошмарам войны нервы своих новых боевых собратьев.  Возле окна, на столе, лежал пехотинец. Комбат сразу сказал – мол, он тяжело ранен, ждет отправки в тыл. Морские пехотинцы ответили твердо, ребята, ваш друг убит. А  беречь нас не надо. Пока шли на позицию насмотрелись павших сотнями. Крепко же вам досталось…

Боевого опыта не было в тот день ни у одного морского пехотинца, от командиров, до простых стрелков. Иначе первая атака не закончилась бы так неудачно, с большими потерями.

Враг противостоял опытный, вооруженный до зубов. «Душманы» обладали всеми средствами разведки, связи и радиоэлектронной борьбы. Ротный, как положено, доложил по рации – подразделение прибыло на место.  «Духовские» радиоперехватчики тотчас отметили что, появился еще один позывной в эфире – «Венера». Вычислить же прибытие роты морской пехоты в район Совмина для неприятеля потом не составило ни малейшего труда. И атаковать буквально через несколько часов после прибытия, не осмотревшись, без тщательной разведки, с необстрелянным личным составом, тоже было не самое удачное  тактическое решение. Но не в бесшабашной удали «полосатых дьяволов», наследников легендарных бригад «черной смерти» было дело. Северянам до боли в сердце хотелось помочь истекающим кровью мотострелкам и десантникам. Как в атаку идти подумали. Только пути отхода, как следовало и как учили, не предусмотрели. В бою возможен ведь всякий исход.

Ребята пошли вперед в бой дружно, без лишних слов. Но едва пересекли небольшую площадь, так попали в умело организованный огневой мешок. Замышляк, ему еще нескольким морпехам было приказано держать позиции в здании, бросился к попавшим в засаду на выручку. За ним, без лишних слов, рванули земляки - астраханцы  матросы Азербаев, Сугралиев, Лиджиев, Бестов.  Они всегда держались вместе. Жаль, домой из них вернутся только двое.

Ротный вместе с частью  морских десантников находился возле остова, невесть как доехавшего до центра Грозного ГАЗ-63. Ему перебинтовывали рану на руке. Замполит старший лейтенант Николай Сартин, укрылся с несколькими бойцами  в воронке за аркой площади возле правого крыла Совмина.

Группа молодых морских пехотинцев при отходе вместо того, чтобы по команде двигаться перебежками по одному, в страхе рванули всем скопом по отрытому пространству. Из окон дома, напротив, с двадцати метров по ним   раздалась убийственная,  как удар кинжала в руках опытного бойца,  очередь. Несколько человек погибли на месте, многие получили ранение. Остальные укрылись в подвале, не в силах даже под огнем поднять головы. Вдруг, под стенкой дома, откуда «чех» держал под прицелом морпехов, буквально в нескольких метрах, в мертвой зоне увидели сержанта Орешкина с гранатометом. Северяне даже дыхание затаили – лишь бы враг не увидел сержанта.

Орешкин сделал все до предела грамотно, как в наставлении. Граната разметала боевика в клочья. Опасность была ликвидирована. Но остался страх. Никакая команда или сила для  попавшей под очередь в упор группы не могла заставить их  подняться. Пока кто-то из прорвавшихся ранее медленно, шагом, не преодолел де страшные метры, где еще несколько минут назад    пресеклись навек несколько человеческих жизней.

Ротный, собрал после боя всех морпехов, посчитались – два десятка человек потеряли убитыми и ранеными в той неудачной атаке. Как положено, заняли позиции, раненых и убитых отправили в тыл.  Тонкая временная грань отделила необстрелянных бойцов от получивших первое боевое крещение солдат. Робость, сковывающий тело животный страх ушел в прошлое. Наутро, на рассвете 15-го января, вновь решили атаковать.   На сей раз, не в лоб, а разделившись на две части, с флангов.

Первая группа под командованием старшего лейтенанта Сартина пошла в обход. С ними пошел и замполит батальона капитан Владимир Левчук. Через несколько десятков метров разведчики увидели нескольких мотострелков, почти мирно сидящих возле костра. На вопрос, где «чехи», те ответили – далеко, здесь тихо.

Враг применил еще одну из своих бесчисленных уловок. Не став размениваться на «мелочь», вроде нескольких пехотинцев, он позволил им спокойно сидеть у себя на виду, использовав как приманку для более крупной «добычи». Не ожидая опасности, группа старшего лейтенанта попала в засаду. Действовали, на сей раз, куда уверенней. Но Николаю не повезло.  5, 45-мм пуля попала ему прямо в сердце. В горячке боя старший лейтенант  даже не заметил смертельной раны, продолжал несколько минут командовать, вывел подчиненных из-под обстрела. Но в безопасном месте вдруг на глазах товарищей стал терять сознание и почти сразу умер. Через несколько месяцев, в апреле,  у Николая родится ребенок, которого ему не будет суждено увидеть.

Сержант Орешкин вновь показал себя настоящим солдатом. После начала обстрела он почти сразу потерял сознание от взрыва гранаты. Очнулся, никого вокруг. Быстро смекнул, надо уходить. Чрез пару домов в полутьме заметил нескольких вооруженных  человек. Свои? Кто его знает. Решил проверить, крикнул, ребята, мол, не стреляйте, я – Орех. А, в ответ:

-Орехов, иди к нам.

-Ага, решили купить, меня, «духи» гребанные,– потом возбужденно рассказывал своим сержант. – Я же Орешкин, они не могли этого знать. Вот и получили гранату на закуску, чтоб не дурили нас так по-детски.

Рота продолжала драться, даже разделенная на две части, потеряв почти все командование. Григорий получил ранение в ногу. Снайпер  выстрелил наугад в оконный проем. Как потом уже в госпитале прояснилось на рентгене,  стальной сердечник пули вырвало от удара в кирпичную стенку, он рикошетом  попал в бедро. Идти в медроту, так оставить одного командира минометного взвода лейтенанта Бакова. Хоть и боевой взводный, но – один. У волгоградцев же была обратная картина. Почти все офицеры были в строю. Только солдат было маловато. Что ж, под огнем не до амбиций. Словом, вторая часть роты объединилась для боя с мотострелками.

К 17 января боеприпасы и продукты подошли к концу. Капитан Морковец предложил морпехам – коль позицию держим вместе, то и давай, на вас закажу и патроны и провиант. Григорий, как пришли продукты, решил их ополовинить. Вначале он выдал своим «белым медведям»  завтрак  и обед, остальное, сгущенное молоко и прочие полевые деликатесы, решил оставить на ночь, когда в промозглой холодине бойцам в боевом охранении особенно голодно. Собственный же тыл «сработал» так, что за тот «флотский харч» стало стыдно перед обычной пехотой…

Морковец рачительность Замышляка не одобрил

-Гриша, чего ты экономишь? До ночи еще дожить надо. Пусть солдаты наедятся досыта.

Как в воду глядел…

К исходу третьей недели боев у мотострелков выработался свой, донельзя приближенный к реалиям войны, жизненный уклад. Морковец оборудовал свой командный пункт в глухой, без окон, комнатушке – столовской кладовой. Там и коротал короткие минуты отдыха. Пока его КП не вычислили «духи». Гранатометчик-«чех» по подземным лазам пробрался к внешней стенке той комнаты и врезал так, с расчетом обрушить несущие конструкции. Комбата волгоградцев раздавило бетонной плитой, погиб радист, еще три офицера получили кто контузию, кто ранение. В строю после контузии остался лейтенант-воспитатель, он же и принял команду над остатками батальона.

Потом были непонятные три дня тишины в эфире. Каждый раз Григорий выходил на связь, просил подкреплений. Ответа не было…Боевики давили, постоянно атаковали, используя все заранее подготовленные скрытые подходы и лазы. Рота продолжала таять на глазах, но позиции не сдавала, огрызалась, отвечала ударом на удар, дралась до, подчас, последнего патрона. Старший прапорщик до сих пор не может спокойно говорить о своем погибшем пулеметчике. Когда стали его опознавать, то не могли узнать – все лицо было покрыто густым слоем пороховой гари, в ленте оставалось два патрона…

В те три дня комбриг вел еще и свой личный бой, с изуверским противником. Первый раз, когда связь с подполковником Сокушевым вышел некто и представился Замышляком, он не почувствовал подвоха. Даже стал готовить роту на выручку своему подразделению, держащему оборону в Совмине.  Но чутье вдруг подсказало, здесь не все в порядке. Потом понял – не мог старый прапорщик советской еще  школы так нарушить  правила радиообмена, уж больно они были у него в крови. А здесь еще и резервная рота, с блокпостов, понесла до невероятности нелепые потери.

Перед предстоящим боем морским десантникам приказали выдать подствольные гранатометы. Назначенный вместо «репрессированного» Шишлянникова офицер принял правильное по логике мирного времени, но совершенно неоправданное в боевой обстановке решение. Десантников построили в две шеренги и начали под роспись выдавать «подствольники». Большего подарка «чехам» и не надо было желать. Один единственный выстрел из миномета, а стрелять враг умел,  и 16 парней отправились в медицинскую роту с ранениями. К счастью, никто не погиб.

Для комбрига все стало предельно ясно. За его резервом противник ведет полноценную разведку с применением всех средств. Связь с ротой Шуляка заглушена тамошними «рэбовцами». Разведчик от имени Замышляка ведет с ним игру, выманивает роту под удар. Послать ее в бой – значит, потерять. Не отправить на выручку, могут погибнуть на передовой другие.

Командирская стезя на войне всегда  бросает офицера на грань выбора – кому из подчиненных после его приказов жить, а кому… Бессонными ночами молодой подполковник думал, как быть. Неведомый враг в эфире постоянно выходил на связь, давил на жалость, говорил, там, в Совмине уже почти никого не осталось в живых. Через трое суток «собеседник» не выдержал, заорал:

-Посылай, «подпол» роту, мы ее всю положим.

Комбриг понял, вычислил чеченского «Штирлица» -неудачника очень вовремя. А то, что те грозились кого-то еще уничтожить, то это уже была агония. Потерпев неудачу в первых лобовых атаках, русская армия   начала воевать, как положено, с фланговыми обходами, с применением артиллерии, перекрывая пути подхода подкреплений и снабжения врага. Еще немного и сам Дудаев отдаст приказ остаткам отрядов боевиков отходить за Сунжу. Там же в Совмине держалось изрядно обескровленное, но на все сто боевое подразделение. И в них комбриг «белых медведей» был уверен. А резерв, как только в него добавят обстрелянных бойцов, еще себя покажет в деле. Война здесь только начиналась.

Затишье на войне случается, подчас, тогда, когда и не ожидаешь. Вроде, только еще шел бой, а вот тебе, на, уже никто не стреляет  и есть возможность перекусить сухпаем, подсушить отсыревшие сигареты, перехватить у солдатской судьбы  короткие минутки сна.

-Самолет, - закричал кто-то из боевого  охранения.

Потом все было как в немом кино. Обрушилось стена здания, где занимали позицию морпехи. Стало непривычно много света и пространства вокруг. Как выяснилось, наш штурмовик сбросил подряд три мощные бомбы. Первая досталась своим, погибли восемь морских пехотинцев. Вторая, легла на позиции боевиков. А третья, кою летчик метил в дудаевский дворец, цели так и не нашла.

Интенсивность боев за Грозный к концу января начала стихать. Одним из вечеров к «белым медведям» подошел подполковник-десантник, предложил атаковать – после неудачной бомбардировки все укрытия впереди  были уничтожены.

Странное, до невероятности, дело. После трех недель страшных боев и тяжелейших потерь русский солдат не потерял боевого  духа и  желания победить. Но хребет чеченскому «зверю»  уже был сломлен, он отступал. А то, что произойдет вскоре из-за предательства тогда власть предержащих, от воли простых воинов России не зависело. Они, простые солдаты, прапорщики и офицеры, подчас ценой своих жизней, сделали свою ратную работу.

На совесть.

Волей судьбы мне довелось часто и подолгу общаться с Героем России старшим прапорщиком в отставке Григорием Замышляком. Как-то он рассказал, что дед – Степан Васильевич, воевал в первую мировую войну, солдатом участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. В1942-м был ранен под Севастополем моряк 7 бригады морской пехоты Михаил Степанович, его отец. Сам Григорий Михайлович сполна хлебнул из горькой чаши войны в январе 1995-го. Но один вопрос ему так и не задал – будут или нет служить в армии его сыновья.

Прапорщик Александр Замышляк-младший достойно служит в родном отцовском батальоне в  бригаде морской пехоты Северного флота.